Предыстория "50 причин, почему я гомеопат"
В январе 1888 г. мне случилось обедать у одного члена парламента, пригласившего также и племянника своего, доктора Т. А. К., который только что вернулся из путешествия по материку Европы, где он посетил Париж, Гейдельберг, Вену, Берлин и другие города, представляющие медицинский интерес.
За десертом я постепенно стал сознавать, что мой хозяин, который был и моим пациентом, пригласил меня, главным образом, с тем умыслом, чтобы его племянник и я потолковали о различным «патиях», так как ему хотелось, чтобы племянник сделался гомеопатом.
Сначала все шло гладко и спокойно, но затем мы оба разгорячились, я потерял терпение и уже более не находил его в тот вечер. Мой собеседник заклеймил всех гомеопатов шарлатанами, а я прибегнул к аргументу tu quoque, что, разумеется, не поправило дела.
Уверения, что унизительный эпитет не относился ко мне, я принять не мог, заявляя, что если все гомеопаты шарлатаны, то, как неизбежное следствие, и я, индивидуальный гомеопат, должен быть тем же. Как бы то ни было, в конце концов, я обратился к доктору К. со следующими словами: «Любезный сотоварищ! Ваш ум переполнен схоластическим самомнением, и потому научная медицина вам недоступна; ваша чаша полна знаний, но только знаний ошибочных; знания ваши похожи на эти грецкие орехи, высушенные в печке и поэтому бесплодные; посадите их в землю, и они не будут расти, — то же самое и с вашей схоластической ученостью: все сведения, которыми вы обладаете, были предварительно иссушены в школах и сделались бесплодными. Высушенные в печке грецкие орехи имеют некоторое значение, как пищевое вещество, но они мертвы; ваши знания имеют известную цену, как умственная пища для других, если вы захотите сделаться учителем, но они схоластически иссушены и бесплодны. У вас нет живой веры в живую медицину; вся ваша медицина, поскольку она касается действительного непосредственного излечения больных, совершенно мертва».
«Быть может, и так, — возразил доктор К. — Вы, конечно, хотите сказать, что ваш способ представляет единственный путь к медицинскому спасению. Все вы, гомеопаты, таковы, и позвольте вам сказать, что это именно и есть причина, почему мы, патентованные практики, иногда называем вас шарлатанами — не сердитесь, пожалуйста; повторяю вам, что я не отношу этого выражения к вам лично».
«Точно так, — сказал я, — это очень, очень старая история — ругать и злословить отсутствующих беспричинно. Знаете ли, что я мог бы представить вам пятьдесят причин, почему я гомеопат, и эти причины, если не в отдельности, то, по крайней мере, в совокупности, должны были бы убедить и камень».
«Пятьдесят причин, почему вы гомеопат! Мой любезный доктор, подавайте их сюда; я никогда еще не слышал ни одной основательной причины. Вы, дядюшка, ложитесь спать, а я посижу и выслушаю эти пятьдесят причин, которые покажут мне, как излечивать все недуги земные, включая и мой собственный morbus scholasticus, мое схоластическое самомнение, и все это, разумеется, на основании лицемерной формулы — similia similibus curantur. (Обращаясь ко мне) Дорогой доктор, пятьдесят причин довольно значительная доза, даже если каждая из них не больше крошечной крупинки!»
Но я уже был в передней и пожелал им спокойной ночи. Этим, однако же, дело не кончилось; мой «патентованный» собрат тотчас же сел и настрочил нижеприведенное письмо, которое я получил на следующий день:
«М. Г.,
Ссылаясь на Ваше несколько хвастливое заявление, только что сделанное Вами за столом моего дяди, что Вы можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, причем, однако же, Вы не захотели представить их тотчас же, под предлогом позднего времени (хотя теперь только одиннадцать часов), я пишу Вам без замедления, с целью дать Вам случай изложить эти пятьдесят причин. In limine, позвольте Вам заявить, что, несмотря на мое „схоластическое самомнение“ (Вы, кажется, очень возбуждены против школ) и мое „бесплодие“ (надеюсь, только умственное!), я желаю только добиться истины.
Я получил образование в школах, как и Вы (и, мне кажется, Ваши нападки на них обнаруживают большую неблагодарность), но я не осмеливаюсь претендовать, что я уже знаю больше моих наставников, учивших меня, что Ганеман был старый шарлатан, хвастун и невежда, и к методам и поступкам так называемых гомеопатов я, выражаясь мягко, не имею ни малейшей симпатии.
Вы, по-видимому, питаете сильную веpy в гомеопатию, и я теперь приглашаю Вас представить те пятьдесят причин, которые, согласно Вашему, я должен сказать, насколько хвастливому заявлению, Вы можете привести.
Ваш Т. А. К.»
Я отвечал так:
«М. Г.,
Могу Вам привести не только пятьдесят причин, почему я гомеопат, а пятьдесят раз пятьдесят; но ars longa, vita brevis и Вы сами дополните остальное. Вам хорошо известно, что я человек занятой, и мне нелегко уделять время на изложение моих причин во всей подробности и в таком виде, чтоб удовлетворить Ваш образованный ум. Если Вы действительно хотите добиться истины о Ганемане и его гомеопатии, позвольте предложить Вам изучить сочинения этого самого Ганемана и нескольких десятков его знаменитых учеников. Ведь дело происходило не впотьмах или в углу, и Вы можете приобрести эти сочинения почти в любой гомеопатической аптеке — есть одна на улице, где Вы живете. В особенности просил бы Вас прочитать „Фармакодинамику“ и „Терапевтику“ д-ра Юза; „Лекции“ д-ра Гранве; труды Ганемана в переводах д-ра Деджона, и вообще, все написанное этим врачом и его сотрудниками в „British Journal of Homoeopathy“. Если, пройдя все это, Вы пожелаете узнать еще немного правды о Ганемане, то прочитайте речи, произнесенные в честь его д-рами Дадженом, Юзом, Поупом, Кларком, а также мою, под заглавием „Еssе Medicus“.
Если бы Вы даже захотели узнать, какая на самом деле великая вещь наше лекарствоведение, то потрудитесь заглянуть в „Энциклопедию чистого лекарствоведения“ д-ра Аллена — все эти книги и много других Вы найдете в моей библиотеке, которая к Вашим услугам, если Вы искренний искатель гомеопатической истины.
Мне будет также приятно представить Вас врачам Лондонского гомеопатического госпиталя, где Вы можете наблюдать их деятельность.
Поверьте, что гомеопаты не то, чем Вам их изображали; у нас тайн нет; все мы стараемся, каждый по-своему, как умеем, споспешествовать истинным интересам нашего благодетельного искусства, и наше усерднейшее желание, перед Богом и человеком, познакомить с тем, что мы знаем, всех любознательных искателей истины.
Я с Вами церемониться не стану: те, которые утверждают, что Ганеман невежественный шарлатан, что гомеопаты шарлатаны — ну, говорят неправду. Слово, которое мне хотелось бы употребить, Вас шокировало бы, может быть; пусть так: Вы знаете, что я хочу сказать. Скажите это с крыш домов и пусть оно шокирует загрубелый, порабощенный врачами, скудоумный мир.
Ваш Бернетт».
Затем я получил следующее письмо:
«М. Г.,
Вы выражаетесь языком несколько более сильным, чем тот, к которому мы привыкли в „школах“, но этот сильный язык еще не аргумент. При всем уважении к Вам, мне кажется, что Вам не идет упрекать общепризнанную профессию в грубости к гомеопатам, которым она не верит; во всяком случае, мы не называем вас лжецами. Впрочем, так как я первый употребил слово шарлатан, то видно, мне нужно снести слово „лжет“.
Я предлагаю, чтобы мы не удалялись от трезвой, беспристрастной речи и чтобы вместо брани Вы представили мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат. Вы говорите, что можете привести „не пятьдесят только причин, а пятьдесят раз пятьдесят“, а между тем Вы не приводите ни одной и только ссылаетесь на Вашу литературу! Самая масса этой литературы составляет для меня достаточную причину, чтобы не быть гомеопатом! Не могу же я всю жизнь оставаться в школе — и так уже некоторые полагают, что школы не оказали на меня благотворного влияния!
Я не могу сказать, чтобы я был, как Вы, занятой человек, но я нахожусь в переговорах относительно приобретения практики или, скорее, товарищества в Манчестере, и тогда у меня, верно, будет довольно работы — но что же делать? Дядя настаивает на том, чтоб я вступил в товарищество с более пожилым человеком, и я должен повиноваться, так как на это деньги отпускает он. Впрочем, это не относится к вопросу. Теперь я пишу только с тем, чтобы поблагодарить Вас за любезное приглашение воспользоваться книгами Вашей библиотеки. Нет, очень благодарен. У меня нет охоты проводить время в чтении всех этих книг или даже некоторых из них.
Мне хорошо известно, что вы, гомеопаты, пишете изумительное количество книг по всевозможным предметам, и Вы сами, кажется, не без греха в этом отношении; но мне не нужно вашей литературы, и я вовсе не желаю прочитывать тошнотворные восхваления учителя (!) ганемановскими ораторами (!) — все они ведут к одному: Бог один, гомеопатия одна (простите, Гомеопатия всегда с прописного „г“!) и Ганеман — ее пророк. Я не только не желаю воспользоваться многочисленными книгами Вашей библиотеки, но и не хочу, чтоб Вы приводили из них длинные цитаты, в виде причин; обладая таким бойким пером, Вам очень легко было бы обработать пятьдесят цитат из литературы вместо причин, но я их отклоняю; я требую Ваших причин, т.е. настоящих, живых, практических причин из Вашей профессиональной жизни, хотя и не таких, которые „в отдельности или в совокупности могли бы убедить и камень“.
Вообще вы, гомеопаты, чересчур хвастливы; вы, по-видимому, излечиваете все, что профессия объявляет неизлечимым, как-то: рак, эпилепсию, чахотку и опухоли. Вы, кажется, претендуете даже, что можете излечивать катаракту лекарствами. Могу только сказать, что я хотел бы видеться с человеком, которому удалось рассеять старческую катаракту с помощью лекарств. Объявляю решительно, что это вещь невозможная.
Ваш Т. А. К.»
На это я отвечал:
«М. Г.,
Нужно сознаться, что Вы очень строги к гомеопатам вообще и ко мне в особенности, но в этом я виноват сам, так как удостоил обсуждать с Вами предмет, о котором Вам решительно ничего неизвестно — гомеопатию. Я могу рассуждать о ботанике только с ботаником, о зоологии — с зоологом; с этим Вы, конечно, согласитесь. Между тем Вы, по-видимому, полагаете, что я могу говорить с Вами о гомеопатии, хотя Вы даже хвалитесь незнанием ее.
В минуту увлечения я неосторожно вызвался привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, и Вы теперь обязываете меня, намекая, что если я этого не исполню, то это должно быть потому, что я не в состоянии. Повторяю, что я мог бы привести пятьдесят раз пятьдесят причин, хотя быть может не исключительно из моего собственного опыта. По-моему, с Вашей стороны не совсем справедливо не допускать меня обращаться к нашей литературе за пятидесятью причинами; во всяком случае, Вы должны дозволить мне цитировать из моих собственных сочинений, так как в них заключаются сливки всего того, что я узнал и что видел.
Позвольте также просить Вас, в видах простой справедливости, предварительно ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с основами гомеопатии из сочинений, мною указанных, или из других книг, по Вашему усмотрению, и тогда мы можем приступить к беспристрастному обсуждению различных вопросов, которые будут подлежать разбору.
К чему издеваться над описанными нами случаями исцеления рака, эпилепсии, чахотки, катаракты и опухолей; во всяком случае, они показывают, что мы стараемся излечивать эти болезни, а Ваша школа и этого не делает. Я сам, например, многократно настаивал на излечимости некоторых из них лекарствами, но можно ли мне обсуждать эти вопросы с Вами, когда Вы незнакомы с простейшими элементами нашего метода? Чтобы понимать меня, Вы должны хорошо знать не только гомеопатическую пропедевтику, но и то, что я назову Penetralia homoeopathica, а между тем, для этого у Вас не хватает ни терпения, ни прилежания; сомневаюсь даже, чтоб Вы питали искреннюю любовь к истине. „Ищите и обрящете“ справедливо и в данном случае, но необходимо сперва искать, Вы же отказываетесь искать, а хотите найти.
Вы считаете себя вправе осмеивать и отрицать наблюдения выдающихся врачей-гомеопатов — на каком основании? Вы присутствовали? Вы видели эти случаи? Вы ничего не знаете о гомеопатии, никогда ее не испытывали, а между тем присваиваете себе право судить о трудах гомеопатов. Вы пребываете в хроническом самообмане, говоря, что Вы не верите такому-то или такому-то гомеопатическому излечению; Вы, собственно заявляете следующее: я, с моей патентованной практикой, не в состоянии излечивать эти случаи; мои профессора — точно так же; мы согласны, что они вовсе неизлечимы, следовательно, эти заявления гомеопатов неосновательны. Другими словами, Вы не в состоянии разрезать кусок сукна стальным ключом, и поэтому я не могу pазрезать его стальными ножницами, так как и ключ, и ножницы сделаны из стали. Вы утверждаете, что сталью разрезать сукно нельзя, а выходить, что Вы подразумеваете стальной ключ, а я — стальные ножницы.
Если Вы захотите к обеду жареного рябчика, то его прежде нужно купить и изжарить, сам по себе жареным он к Вам в рот не повалится.
Не подпишетесь ли Вы, по крайней мере, на Monthlу Homoeopathic Review, Homoeopathic World и Hahnemannian Monthly — ну хотя бы на один год? Тогда мы возобновим нашу беседу об этих предметах.
Что бы Вы сказали, если бы Ваш садовник стал сеять семя, подготовив предварительно землю и не очистив ее от сорной травы? Так и здесь: я хочу, чтоб Вы повыдергали сорную траву схоластических предрассудков и подготовили, хотя бы в некоторой степени, Вашу умственную почву, так как иначе посеянное мною доброе семя, в виду неподготовленности почвы или совсем не взойдет, или же тщетно будет бороться с сорною травою самомнения, неведения и предрассудков.
Нет, друг мой, надо быть справедливым даже к ненавистной и презренной гомеопатии.
Ваш Комптон Бернетт».
Затем д-р К. писал:
«М. Г.
Пишу Вам, как видите, из Манчестера, где я вступил в товарищество, о котором прежде упоминал Вам. Это объяснит замедление в моем ответе на Ваше последнее письмо. Я сообщил моему товарищу о нашем препирательстве и о пятидесяти причинах, почему Вы гомеопат, еще ожидаемых от Вас, и как бы Вы думали, что он говорит? Он говорит: „Все это гниль!“. С этим вульгарным изречением я склонен согласиться, хотя вовсе не желаю Вас оскорбить, зная, что Вы верите в поддерживаемые Вами теории. Я также допускаю известную справедливость в Вашем требовании, чтоб я изучил гомеопатию прежде, чем рассуждать о ней, но Вы заметите, что я не имею претензии рассуждать о ней, или, если имел, то отказываюсь от такой претензии и только скажу — подавайте мне обещанные пятьдесят причин. Вы не хотите меня учить, потому что я невежествен, но, мне кажется, это именно и есть добавочный повод, чтобы научить меня. Я не менее других желаю знать истину, хотя я не совсем энтузиаст, но мне необходимо заняться практикой, так как я собираюсь скоро жениться.
Вы говорите, что я осуждаю гомеопатию, хотя ничего о ней не знаю. Пусть так; но Вы должны помнить, что на это у меня тот же самый авторитет, как и на все мои медицинские познания, а именно моих учителей в Кембриджском университете, которые не только обучили меня всему, что я знаю о медицине, но научили меня также порицать Ганемана и гомеопатию. Я не имею возможности входить во все возбужденные Вами пункты и сразу перехожу от отвлеченного к конкретному. Хотите или не хотите Вы сообщить мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат? Для меня безразлично, были ли Ваши причины опубликованы или нет, лишь бы они были Ваши собственные, а не собраны из чужих книг. Тем не менее, они должны быть такие, как Вы первоначально заявили в доме моего дядюшки, — я хорошо помню сущность Вашего обещания: Вы сказали, что можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, взятых из Вашей деятельности и из Вашего профессионального опыта. К этому я Вас обязываю непременно, или Вам придется слезть с дерева.
Ваш Т. А. К.»
Мое окончательное согласие было выражено так:
«М. Г.,
Так как я заявил, что могу привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, а Вы настаиваете на том, чтобы я исполнил это или „слез с дерева“, то я по необходимости должен подчиниться, потому что и армии сдаются перед force majeure, и приступаю при первой свободной минуте.
Не имея возможности привести их все сразу, я разделю их на части по числу причин.
Потрудитесь не забывать, что я не предоставляю Вам никакого права возражать или рассуждать, так как Вы не хотите предварительно изучить предмет, а я не могу допустить, чтобы даже „патентованный“ практик мог знать предмет, не изучив его. Я буду писать Вам еn maitre. Вы непременно хотите моих причин; хорошо же, Вы их получите, все до единой.
Ваш Комптон Бернетт»
За десертом я постепенно стал сознавать, что мой хозяин, который был и моим пациентом, пригласил меня, главным образом, с тем умыслом, чтобы его племянник и я потолковали о различным «патиях», так как ему хотелось, чтобы племянник сделался гомеопатом.
Сначала все шло гладко и спокойно, но затем мы оба разгорячились, я потерял терпение и уже более не находил его в тот вечер. Мой собеседник заклеймил всех гомеопатов шарлатанами, а я прибегнул к аргументу tu quoque, что, разумеется, не поправило дела.
Уверения, что унизительный эпитет не относился ко мне, я принять не мог, заявляя, что если все гомеопаты шарлатаны, то, как неизбежное следствие, и я, индивидуальный гомеопат, должен быть тем же. Как бы то ни было, в конце концов, я обратился к доктору К. со следующими словами: «Любезный сотоварищ! Ваш ум переполнен схоластическим самомнением, и потому научная медицина вам недоступна; ваша чаша полна знаний, но только знаний ошибочных; знания ваши похожи на эти грецкие орехи, высушенные в печке и поэтому бесплодные; посадите их в землю, и они не будут расти, — то же самое и с вашей схоластической ученостью: все сведения, которыми вы обладаете, были предварительно иссушены в школах и сделались бесплодными. Высушенные в печке грецкие орехи имеют некоторое значение, как пищевое вещество, но они мертвы; ваши знания имеют известную цену, как умственная пища для других, если вы захотите сделаться учителем, но они схоластически иссушены и бесплодны. У вас нет живой веры в живую медицину; вся ваша медицина, поскольку она касается действительного непосредственного излечения больных, совершенно мертва».
«Быть может, и так, — возразил доктор К. — Вы, конечно, хотите сказать, что ваш способ представляет единственный путь к медицинскому спасению. Все вы, гомеопаты, таковы, и позвольте вам сказать, что это именно и есть причина, почему мы, патентованные практики, иногда называем вас шарлатанами — не сердитесь, пожалуйста; повторяю вам, что я не отношу этого выражения к вам лично».
«Точно так, — сказал я, — это очень, очень старая история — ругать и злословить отсутствующих беспричинно. Знаете ли, что я мог бы представить вам пятьдесят причин, почему я гомеопат, и эти причины, если не в отдельности, то, по крайней мере, в совокупности, должны были бы убедить и камень».
«Пятьдесят причин, почему вы гомеопат! Мой любезный доктор, подавайте их сюда; я никогда еще не слышал ни одной основательной причины. Вы, дядюшка, ложитесь спать, а я посижу и выслушаю эти пятьдесят причин, которые покажут мне, как излечивать все недуги земные, включая и мой собственный morbus scholasticus, мое схоластическое самомнение, и все это, разумеется, на основании лицемерной формулы — similia similibus curantur. (Обращаясь ко мне) Дорогой доктор, пятьдесят причин довольно значительная доза, даже если каждая из них не больше крошечной крупинки!»
Но я уже был в передней и пожелал им спокойной ночи. Этим, однако же, дело не кончилось; мой «патентованный» собрат тотчас же сел и настрочил нижеприведенное письмо, которое я получил на следующий день:
«М. Г.,
Ссылаясь на Ваше несколько хвастливое заявление, только что сделанное Вами за столом моего дяди, что Вы можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, причем, однако же, Вы не захотели представить их тотчас же, под предлогом позднего времени (хотя теперь только одиннадцать часов), я пишу Вам без замедления, с целью дать Вам случай изложить эти пятьдесят причин. In limine, позвольте Вам заявить, что, несмотря на мое „схоластическое самомнение“ (Вы, кажется, очень возбуждены против школ) и мое „бесплодие“ (надеюсь, только умственное!), я желаю только добиться истины.
Я получил образование в школах, как и Вы (и, мне кажется, Ваши нападки на них обнаруживают большую неблагодарность), но я не осмеливаюсь претендовать, что я уже знаю больше моих наставников, учивших меня, что Ганеман был старый шарлатан, хвастун и невежда, и к методам и поступкам так называемых гомеопатов я, выражаясь мягко, не имею ни малейшей симпатии.
Вы, по-видимому, питаете сильную веpy в гомеопатию, и я теперь приглашаю Вас представить те пятьдесят причин, которые, согласно Вашему, я должен сказать, насколько хвастливому заявлению, Вы можете привести.
Ваш Т. А. К.»
Я отвечал так:
«М. Г.,
Могу Вам привести не только пятьдесят причин, почему я гомеопат, а пятьдесят раз пятьдесят; но ars longa, vita brevis и Вы сами дополните остальное. Вам хорошо известно, что я человек занятой, и мне нелегко уделять время на изложение моих причин во всей подробности и в таком виде, чтоб удовлетворить Ваш образованный ум. Если Вы действительно хотите добиться истины о Ганемане и его гомеопатии, позвольте предложить Вам изучить сочинения этого самого Ганемана и нескольких десятков его знаменитых учеников. Ведь дело происходило не впотьмах или в углу, и Вы можете приобрести эти сочинения почти в любой гомеопатической аптеке — есть одна на улице, где Вы живете. В особенности просил бы Вас прочитать „Фармакодинамику“ и „Терапевтику“ д-ра Юза; „Лекции“ д-ра Гранве; труды Ганемана в переводах д-ра Деджона, и вообще, все написанное этим врачом и его сотрудниками в „British Journal of Homoeopathy“. Если, пройдя все это, Вы пожелаете узнать еще немного правды о Ганемане, то прочитайте речи, произнесенные в честь его д-рами Дадженом, Юзом, Поупом, Кларком, а также мою, под заглавием „Еssе Medicus“.
Если бы Вы даже захотели узнать, какая на самом деле великая вещь наше лекарствоведение, то потрудитесь заглянуть в „Энциклопедию чистого лекарствоведения“ д-ра Аллена — все эти книги и много других Вы найдете в моей библиотеке, которая к Вашим услугам, если Вы искренний искатель гомеопатической истины.
Мне будет также приятно представить Вас врачам Лондонского гомеопатического госпиталя, где Вы можете наблюдать их деятельность.
Поверьте, что гомеопаты не то, чем Вам их изображали; у нас тайн нет; все мы стараемся, каждый по-своему, как умеем, споспешествовать истинным интересам нашего благодетельного искусства, и наше усерднейшее желание, перед Богом и человеком, познакомить с тем, что мы знаем, всех любознательных искателей истины.
Я с Вами церемониться не стану: те, которые утверждают, что Ганеман невежественный шарлатан, что гомеопаты шарлатаны — ну, говорят неправду. Слово, которое мне хотелось бы употребить, Вас шокировало бы, может быть; пусть так: Вы знаете, что я хочу сказать. Скажите это с крыш домов и пусть оно шокирует загрубелый, порабощенный врачами, скудоумный мир.
Ваш Бернетт».
Затем я получил следующее письмо:
«М. Г.,
Вы выражаетесь языком несколько более сильным, чем тот, к которому мы привыкли в „школах“, но этот сильный язык еще не аргумент. При всем уважении к Вам, мне кажется, что Вам не идет упрекать общепризнанную профессию в грубости к гомеопатам, которым она не верит; во всяком случае, мы не называем вас лжецами. Впрочем, так как я первый употребил слово шарлатан, то видно, мне нужно снести слово „лжет“.
Я предлагаю, чтобы мы не удалялись от трезвой, беспристрастной речи и чтобы вместо брани Вы представили мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат. Вы говорите, что можете привести „не пятьдесят только причин, а пятьдесят раз пятьдесят“, а между тем Вы не приводите ни одной и только ссылаетесь на Вашу литературу! Самая масса этой литературы составляет для меня достаточную причину, чтобы не быть гомеопатом! Не могу же я всю жизнь оставаться в школе — и так уже некоторые полагают, что школы не оказали на меня благотворного влияния!
Я не могу сказать, чтобы я был, как Вы, занятой человек, но я нахожусь в переговорах относительно приобретения практики или, скорее, товарищества в Манчестере, и тогда у меня, верно, будет довольно работы — но что же делать? Дядя настаивает на том, чтоб я вступил в товарищество с более пожилым человеком, и я должен повиноваться, так как на это деньги отпускает он. Впрочем, это не относится к вопросу. Теперь я пишу только с тем, чтобы поблагодарить Вас за любезное приглашение воспользоваться книгами Вашей библиотеки. Нет, очень благодарен. У меня нет охоты проводить время в чтении всех этих книг или даже некоторых из них.
Мне хорошо известно, что вы, гомеопаты, пишете изумительное количество книг по всевозможным предметам, и Вы сами, кажется, не без греха в этом отношении; но мне не нужно вашей литературы, и я вовсе не желаю прочитывать тошнотворные восхваления учителя (!) ганемановскими ораторами (!) — все они ведут к одному: Бог один, гомеопатия одна (простите, Гомеопатия всегда с прописного „г“!) и Ганеман — ее пророк. Я не только не желаю воспользоваться многочисленными книгами Вашей библиотеки, но и не хочу, чтоб Вы приводили из них длинные цитаты, в виде причин; обладая таким бойким пером, Вам очень легко было бы обработать пятьдесят цитат из литературы вместо причин, но я их отклоняю; я требую Ваших причин, т.е. настоящих, живых, практических причин из Вашей профессиональной жизни, хотя и не таких, которые „в отдельности или в совокупности могли бы убедить и камень“.
Вообще вы, гомеопаты, чересчур хвастливы; вы, по-видимому, излечиваете все, что профессия объявляет неизлечимым, как-то: рак, эпилепсию, чахотку и опухоли. Вы, кажется, претендуете даже, что можете излечивать катаракту лекарствами. Могу только сказать, что я хотел бы видеться с человеком, которому удалось рассеять старческую катаракту с помощью лекарств. Объявляю решительно, что это вещь невозможная.
Ваш Т. А. К.»
На это я отвечал:
«М. Г.,
Нужно сознаться, что Вы очень строги к гомеопатам вообще и ко мне в особенности, но в этом я виноват сам, так как удостоил обсуждать с Вами предмет, о котором Вам решительно ничего неизвестно — гомеопатию. Я могу рассуждать о ботанике только с ботаником, о зоологии — с зоологом; с этим Вы, конечно, согласитесь. Между тем Вы, по-видимому, полагаете, что я могу говорить с Вами о гомеопатии, хотя Вы даже хвалитесь незнанием ее.
В минуту увлечения я неосторожно вызвался привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, и Вы теперь обязываете меня, намекая, что если я этого не исполню, то это должно быть потому, что я не в состоянии. Повторяю, что я мог бы привести пятьдесят раз пятьдесят причин, хотя быть может не исключительно из моего собственного опыта. По-моему, с Вашей стороны не совсем справедливо не допускать меня обращаться к нашей литературе за пятидесятью причинами; во всяком случае, Вы должны дозволить мне цитировать из моих собственных сочинений, так как в них заключаются сливки всего того, что я узнал и что видел.
Позвольте также просить Вас, в видах простой справедливости, предварительно ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с основами гомеопатии из сочинений, мною указанных, или из других книг, по Вашему усмотрению, и тогда мы можем приступить к беспристрастному обсуждению различных вопросов, которые будут подлежать разбору.
К чему издеваться над описанными нами случаями исцеления рака, эпилепсии, чахотки, катаракты и опухолей; во всяком случае, они показывают, что мы стараемся излечивать эти болезни, а Ваша школа и этого не делает. Я сам, например, многократно настаивал на излечимости некоторых из них лекарствами, но можно ли мне обсуждать эти вопросы с Вами, когда Вы незнакомы с простейшими элементами нашего метода? Чтобы понимать меня, Вы должны хорошо знать не только гомеопатическую пропедевтику, но и то, что я назову Penetralia homoeopathica, а между тем, для этого у Вас не хватает ни терпения, ни прилежания; сомневаюсь даже, чтоб Вы питали искреннюю любовь к истине. „Ищите и обрящете“ справедливо и в данном случае, но необходимо сперва искать, Вы же отказываетесь искать, а хотите найти.
Вы считаете себя вправе осмеивать и отрицать наблюдения выдающихся врачей-гомеопатов — на каком основании? Вы присутствовали? Вы видели эти случаи? Вы ничего не знаете о гомеопатии, никогда ее не испытывали, а между тем присваиваете себе право судить о трудах гомеопатов. Вы пребываете в хроническом самообмане, говоря, что Вы не верите такому-то или такому-то гомеопатическому излечению; Вы, собственно заявляете следующее: я, с моей патентованной практикой, не в состоянии излечивать эти случаи; мои профессора — точно так же; мы согласны, что они вовсе неизлечимы, следовательно, эти заявления гомеопатов неосновательны. Другими словами, Вы не в состоянии разрезать кусок сукна стальным ключом, и поэтому я не могу pазрезать его стальными ножницами, так как и ключ, и ножницы сделаны из стали. Вы утверждаете, что сталью разрезать сукно нельзя, а выходить, что Вы подразумеваете стальной ключ, а я — стальные ножницы.
Если Вы захотите к обеду жареного рябчика, то его прежде нужно купить и изжарить, сам по себе жареным он к Вам в рот не повалится.
Не подпишетесь ли Вы, по крайней мере, на Monthlу Homoeopathic Review, Homoeopathic World и Hahnemannian Monthly — ну хотя бы на один год? Тогда мы возобновим нашу беседу об этих предметах.
Что бы Вы сказали, если бы Ваш садовник стал сеять семя, подготовив предварительно землю и не очистив ее от сорной травы? Так и здесь: я хочу, чтоб Вы повыдергали сорную траву схоластических предрассудков и подготовили, хотя бы в некоторой степени, Вашу умственную почву, так как иначе посеянное мною доброе семя, в виду неподготовленности почвы или совсем не взойдет, или же тщетно будет бороться с сорною травою самомнения, неведения и предрассудков.
Нет, друг мой, надо быть справедливым даже к ненавистной и презренной гомеопатии.
Ваш Комптон Бернетт».
Затем д-р К. писал:
«М. Г.
Пишу Вам, как видите, из Манчестера, где я вступил в товарищество, о котором прежде упоминал Вам. Это объяснит замедление в моем ответе на Ваше последнее письмо. Я сообщил моему товарищу о нашем препирательстве и о пятидесяти причинах, почему Вы гомеопат, еще ожидаемых от Вас, и как бы Вы думали, что он говорит? Он говорит: „Все это гниль!“. С этим вульгарным изречением я склонен согласиться, хотя вовсе не желаю Вас оскорбить, зная, что Вы верите в поддерживаемые Вами теории. Я также допускаю известную справедливость в Вашем требовании, чтоб я изучил гомеопатию прежде, чем рассуждать о ней, но Вы заметите, что я не имею претензии рассуждать о ней, или, если имел, то отказываюсь от такой претензии и только скажу — подавайте мне обещанные пятьдесят причин. Вы не хотите меня учить, потому что я невежествен, но, мне кажется, это именно и есть добавочный повод, чтобы научить меня. Я не менее других желаю знать истину, хотя я не совсем энтузиаст, но мне необходимо заняться практикой, так как я собираюсь скоро жениться.
Вы говорите, что я осуждаю гомеопатию, хотя ничего о ней не знаю. Пусть так; но Вы должны помнить, что на это у меня тот же самый авторитет, как и на все мои медицинские познания, а именно моих учителей в Кембриджском университете, которые не только обучили меня всему, что я знаю о медицине, но научили меня также порицать Ганемана и гомеопатию. Я не имею возможности входить во все возбужденные Вами пункты и сразу перехожу от отвлеченного к конкретному. Хотите или не хотите Вы сообщить мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат? Для меня безразлично, были ли Ваши причины опубликованы или нет, лишь бы они были Ваши собственные, а не собраны из чужих книг. Тем не менее, они должны быть такие, как Вы первоначально заявили в доме моего дядюшки, — я хорошо помню сущность Вашего обещания: Вы сказали, что можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, взятых из Вашей деятельности и из Вашего профессионального опыта. К этому я Вас обязываю непременно, или Вам придется слезть с дерева.
Ваш Т. А. К.»
Мое окончательное согласие было выражено так:
«М. Г.,
Так как я заявил, что могу привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, а Вы настаиваете на том, чтобы я исполнил это или „слез с дерева“, то я по необходимости должен подчиниться, потому что и армии сдаются перед force majeure, и приступаю при первой свободной минуте.
Не имея возможности привести их все сразу, я разделю их на части по числу причин.
Потрудитесь не забывать, что я не предоставляю Вам никакого права возражать или рассуждать, так как Вы не хотите предварительно изучить предмет, а я не могу допустить, чтобы даже „патентованный“ практик мог знать предмет, не изучив его. Я буду писать Вам еn maitre. Вы непременно хотите моих причин; хорошо же, Вы их получите, все до единой.
Ваш Комптон Бернетт»
0 комментариев